«В случае победы Ахмата русского государства бы не было»
Велик и обилен список праздничных и памятных дат российского календаря. Имеется в нем, однако, один зияющий пробел: в отличие от большинства стран мира в наших государственных святцах отсутствует день независимости, основания государства. Но, похоже, скоро упущение будет исправлено: перечень предлагается дополнить 11 ноября — днем окончания стояния на Угре (1480 год). О значении этой даты и особенностях национальной исторической памяти в интервью «МК» рассказал Владислав Назаров, ведущий научный сотрудник Института всеобщей истории РАН, известный специалист по истории России XIV–XVII веков. Владислав Дмитриевич был одним из организаторов всероссийской научной конференции, посвященной событиям 1480 года, которая прошла недавно в Калуге. Резолюция форума призывает «поддержать инициативу Калужской области» и ходатайствовать перед правительством и РАН о направлении в парламент соответствующего заключения для внесения поправок в закон «О днях воинской славы и памятных датах России» — «в части признания памятной датой 11 ноября — Дня победного окончания Великого стояния на реке Угре». По заявлению члена Совета Федерации Юрия Волкова, также принявшего участие в конференции, в ближайшее время верхняя палата проведет парламентские слушания по этому вопросу.
— Владислав Дмитриевич, думаю, разговор о том, почему следует включить стояние на Угре в перечень памятных дат, нужно начать с того, почему это событие до сих пор не было удостоено такой чести. У вас есть свое объяснение этому?
— Вообще это, конечно, загадка. Отчасти она объясняется источниковой базой — тем, как события на Угре описывали летописцы. Сразу надо оговориться, что записей, современных событиям на Угре, очень мало. Одна из немногих летописей, содержащих оценки современников, — это так называемый Ростовский владычный свод. И там летописец характеризует действия российских войск на последнем этапе противостояния как бегство. Напомню, что в начале ноября 1480 года, после того как Угра покрылась льдом, русские войска, стоявшие на левом берегу, отошли сначала к Кременцу — это примерно в 40–45 километрах от Угры. Затем движение было продолжено к Боровску — еще 30–40 километров. Но в то же время 11 ноября побежало — в противоположную сторону — и войско хана Ахмата.
Летописец дал наиболее естественное для того времени объяснение: это чудо, сотворенное Спасом нашим Иисусом Христом и Богородицей. Слово «победа» по отношению к событиям 1480 года в большинстве российских летописей не употреблялось. Ростовский архиепископ Вассиан специально подчеркивает в одном из своих текстов: да не возгордятся те, кто там был, да не говорят они, что это победа. Это не они одолели врага, это заслуга высших сил. Такая версия событий, по-видимому, настолько поразила людей конца XVIII века, когда ростовская владычная летопись была впервые опубликована, что стала неким общим местом в тогдашней историографии. Эта историографическая традиция сохранялась в XIX веке и в известной степени, как ни парадоксально, даже в двадцатом.
— Ну а каково современное объяснение «чуда на Угре»?
— Никаким бегством отход русских войск, конечно же, не был, и Ахмат это прекрасно сознавал. Важно отметить, что вначале, с июня по сентябрь 1480 года, ордынцы неоднократно, но без успеха испытывали на прочность позиции русских войск на левом берегу Оки в среднем ее течении. Только затем противостояние переместилось на Угру. В первой половине октября Ахмат предпринял несколько массированных попыток форсировать реку. Все они были отбиты с немалыми потерями для ордынцев. Стойкость и боеспособность русских войск произвели, насколько можно судить, сильное впечатление на Ахмата. Явной неожиданностью для него было и использование противником артиллерии: пытавшихся форсировать Угру ордынцев встречал огонь пушек и пищалей. Это был первый случай применения русскими войсками артиллерии в полевом сражении.
После этого начались переговоры. И Ахмат в них постоянно уступал. Вначале потребовал, чтобы к нему явился сам Иван III. После отказа хан заговорил о приезде сына Ивана III, великого князя Ивана Ивановича. Русская сторона не согласилась. Наконец ордынцы захотели видеть Никифора Басенкова — одного из послов, ездивших в Орду. Летописец поясняет: во время пребывания в Орде тот давал «многу алафу», то есть щедрые подарки и взятки. Однако в русской ставке не пошли и на это. Такое поведение говорит, согласитесь, о чем угодно, но только не о том, что русские готовились к капитуляции или бегству.
Переговоры были прерваны в конце октября, когда ударили морозы. Вскоре после этого русские войска отошли от Угры. Что было весьма разумным шагом. Покрывшись льдом, река потеряла свое значение как оборонительный рубеж. Растянутое вдоль нее войско не могло теперь эффективно противостоять ордынцам. Необходимо было сконцентрировать силы на случай генерального сражения. Именно этими соображениями ряд летописных источников объясняет отход к Боровску: русское войско готовилось дать бой ордынцам на наиболее выгодных для себя позициях. Однако вместо того, чтобы перейти застывшую Угру и начать преследование русских, Ахмат неожиданно повернул назад. Главной причиной такого решения была неготовность ордынцев к продолжению кампании в зимних условиях.
Войско Ахмата, находившееся к тому времени в походе почти полгода, испытывало большие трудности со снабжением. В первую очередь с продовольствием и фуражом. Местность, которую занимали ордынцы, была полностью ими опустошена. Кроме того, у них были, по-видимому, серьезные проблемы с зимней одеждой и снаряжением. В одной из летописей прямо говорится, что татары сильно поизносились. В свою очередь, русское войско, находившееся на своей территории, с такими проблемами — по крайней мере в таком объеме — не сталкивалось. К тому же в отличие войска Ахмата русская армия увеличивала свою численность по ходу кампании. Сначала Иван III привел дополнительные войска, затем подошли его братья Андрей Большой и Борис Волоцкий — с небольшими, но относительно свежими силами.
Пойти на генеральное сражение в этих обстоятельствах было для Ахмата слишком большим риском. Судя по всему, он решил, что русские заманивают его в западню.
— Но почему ордынцы не предпринимали попыток повторить свой карательный поход в последующие годы?
— Так ведь сам Ахмат был убит в начале 1481 года — в результате заговора. Его зарезал, по разным версиям, то ли тюменский хан, то ли ногайский мурза. После этого Большая Орда на долгие годы погрузилась в междоусобицу, которая наряду с многолетней войной с Крымским ханством привела в конце концов к военному и политическому краху этого кочевого государства. Кстати, русские войска, будучи союзниками крымцев, тоже поучаствовали в военных действиях, хоть и в небольших масштабах. В 1502 году Большая Орда перестала существовать как государственное образование.
— Можно ли считать такое развитие событий следствием стояния на Угре?
— Да, это во многом результат событий 1480 года. Никто бы не рискнул напасть на Ахмата в случае, если бы его поход был удачным. Конечно, Большую Орду и до этого никак нельзя было считать устойчивым государством. Внутриполитические противоречия постоянно перерастали там в военные столкновения. Но когда Ахмат был в силе — а он пытался одно время восстановить Орду в границах времен Батыя, — такого рода противоборства чаще всего заканчивались в его пользу.
— Крайне редкий, кстати, случай в нашей истории, когда столь блестящие стратегические результаты достигались бы столь малой кровью.
— Как раз небольшое количество погибших, по-видимому, и явилось причиной недооценки современниками важности сражения на Угре и кампании в целом. Такой успех не считался за воинскую доблесть. То ли дело, например, битва на Куликовом поле, где павшие исчислялись тысячами. Вот она воспринималась как большая победа.
— Наши современники рассуждают в общем-то похожим образом. В массовом сознании ордынское иго закончилось после Куликовской битвы.
— Ну, это просто полное незнание истории. Куликовская битва не привела к прекращению зависимости от Орды. В какой-то мере эта зависимость, напротив, даже усилилась. Спустя два года после победы на Куликовом поле Северо-Восточная Русь пережила опустошительный набег хана Тохтамыша, в ходе которого ордынцы взяли и разорили Москву и весь центр страны. Прямым итогом этих событий стало усиление налогового гнета со стороны Орды. Судя по реакции современников-летописцев, это был, образно говоря, тяжкий стон — увеличение дани было очень значительным.
— Насколько я помню свои школьные и университетские учебники истории, исход стояния на Угре подавался как нечто само собой разумеющееся: мол, Русь к тому времени была так сильна, а Орда так слаба, что по-иному и быть не могло. Во всяком случае, в памяти отложилось именно это. А как вы считаете, могло быть по-другому?
— Безусловно, могло быть. Угроза была более чем реальной. Те же летописцы — например Московский свод начала 1490-х годов — сравнивали поход Ахмата с нашествием Батыя. Западные и восточные источники оценивали численность войска Ахмата примерно в 100 тысяч человек. Это, конечно, преувеличение. Он вряд ли мог вывести более 35–40 тысяч. Но и 40 тысяч было более чем достаточно для того, чтобы разорить страну. В свою очередь, Иван III мог выставить против Ахмата максимум 20–25 тысяч. Кстати, сравните: на Куликовом поле, согласно современным оценкам, было не более 10–15 тысяч с каждой стороны. То есть по своему масштабу сражение на Угре превосходит события 1380 года.
Кроме того, надо учитывать, что поход Ахмата случился в период острого внутриполитического кризиса в стране. Братья Ивана III — Андрей Большой, удельный князь Угличский, и Борис, удельный князь Волоцкий, — подняли мятеж. Вместе со своими военными отрядами они отправились сначала в Ржев, затем в Великие Луки, где простояли долгое время. Вошли в контакт с Казимиром, великим князем литовским и королем польским, союзником Ахмата. Казимир сообщил Ахмату об отъезде братьев и о том, что московская земля «пуста». Что самое время совершить поход. Правда, натравив Ахмата и пообещав тому военную поддержку, свои обязательства Казимир не выполнил — никаких военных действий не предпринимал. Но всячески способствовал тому, чтобы мятеж братьев не погас.
Конфликт продолжался до конца сентября 1480 года. В военно-политическом отношении он был критичен для московского великого князя, поэтому Иван III вынужден был в итоге пойти на серьезные уступки братьям.
— Что было бы, если бы ордынцы тогда победили?
— Был бы, во-первых, погром большей части страны. Территория между средним течением Оки и верхним течением Волги подверглась бы тотальному разорению — с массовыми грабежами, убийствами, разрушениями, уводом десятков, если не сотен тысяч пленных. То есть были бы огромные людские и экономические потери. Ну а в политическом плане Северо-Восточную Русь ждало восстановление в полном масштабе зависимости от Орды. Все это отбросило бы страну по меньшей мере на сто лет назад. Кроме того, Ахмату вполне могла прийти в голову благая мысль: почему, собственно, должно быть лишь одно великое княжение? А вернем-ка самостоятельность Новгороду и Нижегородско-Суздальскому княжеству, а усилим-ка самостоятельность Твери...
— То есть история создания централизованного русского государства пошла бы, возможно, совсем другим путем. Если бы вообще такое государство состоялось.
— Совершенно верно: в случае победы Ахмата такое государство могло и не состояться.
— Чего избежала Русь — понятно. Теперь давайте о том, что она приобрела.
— Первый и главный итог — рождение самостоятельной российской государственности. До этого земли Северо-Восточной Руси рассматривались ханами Орды как подчиненный им улус. Да, княжеские династии пользовались значительной самостоятельностью во внутренних делах. Но жесткая государственно-политическая и данническая зависимость сохранялась. Стать великим князем было возможно лишь в случае одобрения кандидатуры ханом. 11 ноября 1480 года — дата, символизирующая окончательную ликвидацию зависимости от Орды. В дипломатической и внутренней документации Иван III стал именоваться вскоре великим князем всея Руси и самодержцем. Возникает суверенное централизованное государство.
С 1480-х годов Москва — весьма заметное звено в системе общеевропейских отношений. В Москву едут посланники императора Священной Римской империи, которые предлагают Ивану III — от имени императора — статус короля. На что великий князь устами дипломатов гордо отвечает: мы правители по происхождению и по милости Божьей. Особенно тесные контакты устанавливаются с Италией. Оттуда начиная с 1480-х годов идет широкий поток мастеров — инженеров, оружейников, ювелиров, архитекторов. Едут они в Россию с большой охотой, поскольку услуги иностранных специалистов оплачиваются очень щедро. Именно итальянские архитекторы осуществляют перестройку Московского Кремля.
Кстати, заново отстроенный ансамбль Кремля — зримый результат прекращения даннической зависимости от Орды. Не было прежде у московских государей денег на воздвижение столь роскошной резиденции — мощная крепость, великокняжеский дворец, комплекс храмов. Строительство едва ли не в первую очередь финансировалось за счет средств, сэкономленных на ордынской дани.
— А каков, интересно, был размер дани?
— Трудный вопрос. Сведения о размере и порядке уплаты выхода, дани, с разных княжеств и в разные периоды зависимости от Орды случайны и не систематичны. По очень грубому подсчету, в «нормальных» условиях выход с 8–10 княжений Северо-Восточной Руси и Великого Новгорода составлял 15–18 тысяч рублей в год. Это очень и очень большая сумма, десятки процентов от того, что мы сегодня называем национальным доходом. Дань, наложенную после похода Тохтамыша, летописец в 1384 году горестно называет как «великую» и «тяжкую по всему княжению» — по полтине, половине рубля, «с деревни». А деревни тогда насчитывали от одного-двух до трех-четырех крестьянских дворов.
— Что можно было купить на эти деньги?
— О том, каким тогда был масштаб цен, нам, к сожалению, практически ничего неизвестно. Первая более-менее достоверная информация такого рода относится ко второй половине XVI века. В то время на полтину можно было приобрести 10–20, а то и несколько десятков пудов ржи. Рабочая лошадь стоила в среднем 1–3 рубля. То есть даже для XVI века полтина была совсем не маленькой суммой, а ведь тогда стоимость денег была существенно меньшей, чем в XV и тем более в конце XIV века.
— Нетрудно предвидеть, что идею календарного прославления стояния на Угре без энтузиазма, мягко говоря, воспримут в Татарстане. Вряд ли там поддержат появление еще одной «антитатарской» — после Куликовской битвы — памятной даты.
— Мне трудно осознать, какие тут могут быть претензии и обиды. Даже когда речь идет о каких-то столкновениях между Русским государством и Казанским ханством, надо понимать, что войну вели не татары или русские как народ, а государства. Следует четко разделять эти понятия. Что же касается событий 1480 года, то к ним Казань и вовсе не имела никакого отношения. В походе Ахмата войска ханства не участвовали. А Крымское ханство, как я уже говорил, вообще было тогда союзником Руси. О каких «антитатарских поползновениях» в таком случае может идти речь?
— Есть и другой подводный камень: в стремлении утвердить 11 ноября в качестве памятной даты кто-то может усмотреть «подкоп» под «близлежащий» День народного единства. Ведь и в самом деле напрашивается вопрос: почему в качестве повода для всенародного торжества выбран не день независимости страны, а куда менее однозначное историческое событие?
— Если честно, то мне такие бюрократические или политологические игры непонятны. Думаю, однако, что было бы крайне несправедливо отвергать эту столь значимую, символическую для нашей истории дату на основании того, что она якобы «конкурирует» с 4 ноября. Противоречия между этими датами нет. 11 ноября — день победного завершения длительной военной кампании, прямым следствием которой стало появление суверенного Российского государства. Именно восстановлением этого государства занималось осенью 1612 года объединенное ополчение, один из успехов которого мы отмечаем 4 ноября. Так что ни о каком «подкопе» речи не идет.
— Наконец, о еще одной «злобе дня». В резолюции калужской конференции выражается поддержка инициативы установки монумента, посвященного Ивану III. В этом явно чувствуется определенный вызов тем, кто ставит сегодня памятники Ивану Грозному как «символу российской государственности». Я не ошибаюсь?
— Уточню, во-первых, что в окончательный текст резолюции этот пункт не вошел — отдельные участники были против. Во-вторых, инициатива установки памятника Ивану III в Калуге — это инициатива местных властей и местных общественных организаций. О том, каковы их мотивы, точно не знаю. Но, возможно, вы правы: в известной мере эта идея действительно контрастирует с нынешним валом памятников Ивану IV. Возникает, правда, другой вопрос: нужно ли вообще ставить памятники государственным и политическим деятелям прошлого? На этот счет существуют разные точки зрения. Но если уж ставить, то, по моему мнению, тем, кого действительно можно причислить к символам государственности. И в первую очередь, конечно, основателю суверенного Российского государства. А это Иван III. Ни Иван IV, ни кто-либо другой на этот статус претендовать не могут. И при этом совсем не нужно рисовать Ивана III лишь в благостных, восторженных тонах.
— Да, ангелом он, конечно, не был.
— Он не был ни ангелом, ни дьяволом. Он был человеком своей эпохи с чертами и особенностями, вполне типичными для правителей того времени. Кстати, «круглый стол» нашей конференции так и назывался: «Обыкновенный самодержец». Но он был первым российским самодержцем.
